Собственное тело всегда было для Шерлока инструментом, который тот поддерживал всегда ровно в той степени, чтобы тот не прекратил функционировать. При необходимости, конечно. И, как это ни странно, наркотики и сигареты иногда оказывались более действенным в отношении стимуляции его организма средством, чем сон, пища и питьё. Он не пренебрегал удобствами, но умел преспокойно обходиться и без них. А вот сейчас - взял и без борьбы уступил соблазну.
«Я начал ошибаться…» - думал он под мерный, умиротворяющий шелест струй воды, щедро льющихся на него сверху, прибивающих кудри и оглаживающих нежную светлую кожу, деловито исследующих изгибы, впадины, выпуклости тела, будто знающих, какой горячей может быть кровь в этих венах и артериях, если разорвать их и позволить ей выплеснуться наружу густым пульсирующим потоком, - «Мне не стоило приходить сюда… Всякий раз, когда я уступаю человеческому, мне это после слишком долго отзывается…» - а факт в том, что у Шерлока была по природе живая, горячая натура, над которой он жестоко издевался, принуждая себя к хладнокровию, равнодушию, аскетизму, жизни одним лишь умом и игнорированию позывов сердца. Как жаль, что Джим был абсолютно прав, утверждая: слухи о том, что у Шерлока нет сердца, неверны. И он презирал себя за это. Считал слабостью. К сожалению, всё та же элементарная логика подсказывала, что человек никогда до конца свою суть не убьёт, никогда не уподобится механизму настолько, чтобы его реально можно было спутать с автоматом. Невозможно. И, хотя детектив обожал находить решение в задачках, при первом взгляде будто бы по определению не имеющих ответа, на сей раз его действительно не было. Только не в данном случае. Это какой-нибудь древний мудрец, удалившись от суеты мира в горы или лесные дебри и погрузив себя в столетнюю медитацию, может с более-менее чистой совестью сказать, что он ко всему равнодушен и даже не желает снова испытывать к чему бы то ни было интерес. В жизни, в огромном мегаполисе, с душой дикой, свободной, непокорной, невозможно отрешиться от окружающей среды. Он бывал раздражённым, бывал испуганным, бывал в состоянии неприкрытой ярости. И Шерлок… Шерлок сознательно оставлял для себя эту лазейку, не пытался убить в себе чувства до конца. Наверно, он страшился того, что тогда останется от него. Боялся, что это окажется чудовище - вроде, например, того, которое привиделось ему в Баскервиле, только не воплотившееся, а заключённое в глубинах "я". Абсолютная бесстрастность. Даже при решении - убить или спасти, казнить или помиловать. Он и так всегда был на многое готов, а так оказался бы готов вообще на всё. Пусть только подсознательно, но путь к чувствам оставался, и оставался именно из-за этого. Он никогда не признается, что хоть чего-то боится. Ни за что. Как будто молчать о страхе - то же самое, что справиться с ним. Но и этого достаточно. Шерлок боялся стать таким же, как его враг. И изображать эмоции в гротескном, гипертрофированном виде, потому что на самом деле внутри давно уже ничего нет, кроме жажды зла, жажды разрушать дальше и дальше, только ради того, чтобы чувствовать себя по-настоящему живым хоть на краткие минуты.
«А, может быть, я сейчас слишком много додумываю от себя? Я ведь не знаю, понял ли его до конца… И понял ли я его вообще… Моё восхищение он заслужил, бесспорно. Ещё он заслужил жалость… Что делать, если всё имеешь, но ни в чём из этого не нуждаешься, а того, чего действительно хочешь, никак не получишь, хоть и подходишь к этому близко, головокружительно близко, как взгляд с высоты? Единственный путь, который ты знал – это разрушение и смерть? Даже в сильных страстях своих ты знал только это – сломать, уничтожить. Которые в итоге достигли крайней точки – саморазрушение, самоубийство? Зверь поглотил всё, что мог, и сожрал тебя самого… Я так не хочу… Я – второй ты… Я сам это сказал, да? Твой зверь не мог поглотить моего и поглотил вместо этого тебя? Не буду утверждать, что хотел именно этого… Но, если это действительно так, если ты покончил с собой, я скажу, что знаю лишь одно, но знаю наверняка – я так не хочу…»
Шерлок заворожённо смотрел на свою раскрытую ладонь и не понимал, хотя и помнил - неужели они действительно в тот момент соприкасались?
***
Можно пытаться объяснить словами, почему в некоторых случаях добротное омовение освежает и очищает не только тело, но и душу. Становится как-то легче дышать. И вообще – становится легче. Какой-то груз исчезает с плеч. И даже самые угрожающие проблемы уже не кажутся такими серьёзными. Нет, их важность не ослабевает, однако, давящее, гнетущее ощущение, душевная подавленность, депрессия – всё это исчезает бесследно.
«Да. Я поспешил с решениями. Осталось только попытаться всё исправить…» - без сомнения, Шерлок был живым, был тем, кто ради своего призвания принёс огромную жертву, принёс добровольно и с полным сознанием того, на что идёт, но, тем не менее, оставался не таким, как все другие люди, он действительно совершенно искренне не понимал многих таких вещей, которые для них разумелись сами, - «К моменту, когда полностью рассветёт, меня уже не должно быть в квартире Анны… И она вовсе не обязана поддаваться моим слабостям только потому, что я сам являюсь её слабостью…»
***
Шерлок, вероятно, даже не заметил бы, но теперь, после душа, он выглядел значительно лучше. Чистый и одетый во всё свежее, уже не такой бледный, и даже слегка улыбающийся, совершенно без причины, при этом даже имея причины не улыбаться все ближайшие недели, если не месяцы, он походил на себя прежнего.
Холмс прикоснулся к плечу Анны и негромко проговорил:
-Спасибо… - чуть-чуть помолчал, - Я рано уйду, не переживай из-за этого, я вернусь, как только смогу… Обещаю, я никуда не уеду без тебя, - вздох, не выражающий ни малейших чувств, даже подавленных, просто глубокий вздох, как будто ему просто вдруг захотелось больше воздуха, - И ещё, я был не прав. Не надо ничего говорить Джону про меня. Наверно, я должен верить ему. Верить, что он не сделает ничего такого, о чём придётся пожалеть… Чтобы бережно сохранить память обо всём. Сохранить правду, в надежде когда-нибудь донести её до других… - «Я буду беспокоиться о нём всё равно. И не только о нём… Но я это заслужил. За боль, которую принёс другим. Тем, кто был ко мне привязан и кого я не посвятил в свой план выживания… Не говоря о том, что подобная беседа всё равно может меня выдать... А так точно никому из нас лучше не станет... Я должен постараться, чтобы, когда мою небольшую тайну всё же раскроют, я уже разорвал связь со всеми, кто останется в Лондоне, постараться, чтобы их уже не могли использовать против меня и против самих себя...» - а Шерлок ведь изначально подумывал даже, не прийти ли к Джону самому, конечно, под достаточно убедительной, хорошо проработанной и гарантированно неузнаваемой личиной. Но понял, что не готов, просто не готов... Пока что, по крайней мере, - Когда-нибудь всё самое важное я расскажу ему сам… - выражение едва ли не мечтательное появилось в глазах Шерлока, - Ты совсем устала. Сегодня разговоров для тебя явно довольно… Всё остальное потом… - «У нас ещё будет время всё обсудить. Надеюсь, что будет… А, если нет, то и обсуждать ни к чему…»
Он и сам теперь ещё сильнее ощущал, насколько устал. Тело требовало своего. Возможно, ему удастся заснуть даже без помощи лекарств.